Мать Елизаветы Митрофановой скончалась в Госпитале для ветеранов войн вечером 24 мая 2020 года. Ранее заболевание, вызванное COVID-19, женщина переносила легко, но как только она оказалась в больнице, ее состояние стремительно ухудшилось. Мы расскажем вам о врачебном безразличии, холодных коридорах, по которым свободно бродят COVID-пациенты, и маленьком морге с постоянными очередями.
«Я буду корить себя всю жизнь за это»
Семью Митрофановых ничего не беспокоило. Мама Елизаветы Татьяна имела хронические заболевания: сахарный диабет второго типа, мерцательную аритмию постоянного типа и лишний вес — однако все они были компенсированы. Иными словами, мать Елизаветы была здорова и полностью обследована. Женщине выписали схемы приёма лекарств от ее заболеваний и она жила, как и сотни тысяч других пенсионеров.
Но в середине марта случилась пандемия COVID-19 и заболела вся семья.
— Когда мы получили результаты анализов и узнали, что мама заболела коронавирусом, она чувствовала себя хорошо. У нее не было одышки, слабости и болей, она лишь изредка кашляла и температура была 37,5, — рассказывает Елизавета Митрофанова.
Врач из поликлиники послушал маму и сказал, что у нее бронхит. Назначил антибиотики.
— Я помню, что он поздравил нас с тем, что моя мама переносит коронавирус в легкой форме. Сатурация (насыщение крови кислородом. — Прим. ред.) была тоже в полной норме.
21 мая у Татьяны случилась гипогликемия, фактически диабетическая кома. Приехала скорая, буквально за минуту инъекциями глюкозы подняли ее на ноги. Но когда врачи послушали ее легкие, то выявили не бронхит, а пневмонию.
— Я буду корить себя всю жизнь за то, что разрешила вести маму в Госпиталь для ветеранов войн. Нельзя было этого делать.
«У нас все ходят своими ногами»
Скорая привезла Татьяну в Госпиталь для ветеранов войн. Следом на машине примчалась и дочь.
— Мы зашли в приемный покой ковидного госпиталя, никто нам не препятствовал. В нем нет никакого зонирования, один долгий коридор переходит в другой долгий коридор и заканчивается небольшим фойе, где находится аптечный пункт. В этих коридорах были открыты окна, а ведь на улице было +3 градуса. Всем было дико холодно, но врачи не обращали на это внимание, кричали, что они проветривают помещение от вируса.
В ковидном госпитале одна смотровая. Моя мама сидела в инвалидном кресле под раскрытым окном, а мне сказали: «Почему она у вас не идет? У нас все ходят своими ногами». Мне стало очевидно, что медсестры не станут ей помогать. Я возила ее везде сама.
— Я слышала, как врачи из смотровой кричат другим врачам о состоянии каждого пациента. Вся информация передавалась криками, воплями и хамством, — рассказывает Елизавета.
Они с мамой провели еще некоторое время под раскрытыми окнами, потом медработница скомандовала всем прибывшим пациентам раздеваться и отругала их за то, что приехали на скорой в теплой одежде.
Затем им сказали прощаться. Елизавета пыталась убедить санитарку, что её маме необходимо взять с собой лекарства, но в ответ получала: «Это недопустимо».
— Возьмите мамины сложные схемы от диабета, от сердца!
— Мы госпитализируем твою маму в хирургическую реанимацию, там все это есть, я ничего не возьму.
— И она увезла мою маму совершенно несчастную, расплакавшуюся в реанимацию после чего вынесла ее платья и сказала: «Готовься к самому худшему».
И Елизавета пошла домой по тем же холодным коридорам, мимо тех же открытых окон и больных коронавирусом, перемещающихся по собственному желанию.
«Скончалась — езжайте в морг»
Никакой информации следующие три дня Елизавета из госпиталя не получала. Ей не говорили о состоянии легких ее мамы, о степени их поражения, об уровне сатурации, о прогнозах врачей — ничего этого в Госпитале для ветеранов войн ей не сообщали. Ей говорили только, что у ее мамы температура 36,6, но тяжелое состояние.
— В чем заключается тяжесть состояния, мне никто не объяснил. Только один раз реаниматолог сказал, что она жалуется на недомогание и слабость.
Тем не менее 24 мая вечером Татьяна Митрофанова умерла.
В медицинской карте, которую Елизавете выдали на руки после смерти матери, стоит пометка, которую написали еще, когда Татьяна была жива: «срочно связаться с родственниками, чтобы узнать эпикриз и анамнез». Стоит ли говорить, что за эпикризом и анамнезом из больницы никто не обращался к Елизавете.
— Я лично эти данные на ста листах сдала в приемном покое еще в первый день, когда только привезла маму в госпиталь.
Елизавета задается вопросом: если у врачей были на руках все необходимые документы, то откуда взялась приписка «срочно связаться с родственниками»? Они не смогли прочитать больничные карты, которые дала им Елизавета? Если это так, тогда почему не связались с ней?
Мама Елизаветы страдала заболеванием ног, при котором в них ни в коем случае нельзя было делать уколы или инфузионную терапию. Все делалось под ключицу.
— Нам говорили: «Куда угодно делайте, но ни в коем случае не трогайте ноги и бедра». Госпиталь для ветеранов войн стал первой больницей, в которой моей маме поставили бедренный катетер.
— Когда умерла моя мама, мне никто не рассказал, что с ней случилось. Холодное и безразличное: «скончалась — езжайте в морг». Я надеялась получить историю болезни мамы, чтобы понять причину смерти. Вместо точного заключения, там просто перечислены все болезни, от которых может умереть человек, одна за одной. Подписи моей мамы почти везде подделаны. Также в истории болезни множество нестыковок, например, кто-то в Госпитале написал, что пациент поступил без сопровождения, хотя это ложь.
«Их морг — это маленькая комнатка ада»
Во-первых, по словам Елизаветы, в морге на территории Госпиталя для ветеранов войн всегда очень много людей. Морг в этой больнице — это маленькая комнатка ожидания, в которую набиваются 20−30 человек. Никто не следит за тем, чтобы люди были в масках.
— Когда мы пришли туда в первый раз, мне сказали, что мамы в списках нет. К нам вышла женщина в защитном костюме, в толпу людей, маленькая комната, а она только что контактировала с больными коронавирусом.
В результате выяснилось, что маме Елизаветы просто не делали вскрытие. Поэтому ехать пришлось снова. И так пять раз. Со слов Елизаветы, она с отцом каждый раз видела одну и ту же картину. В толчею из 20−30 человек постоянно выходили санитары, мужчина и женщина, несмотря на то, что буквально за несколько минут до этого они контактировали с коронавирусными больными.
— Опознавать, видеть мою маму, прощаться с ней мне нельзя, потому что она заразная. А то, что меня потрогали перчатками, мои документы, об меня потерлись своими СИЗами санитары после работы с больными COVID-19 — это у них абсолютно нормально.
— Я не суд и не берусь выносить вердикты. Но я всю жизнь буду корить себя за то, что позволила отвезти мою маму в Госпиталь для ветеранов войн.
На данный момент дело о смерти Татьяны Митрофановой лежит в следственном комитете Невского района, в правоохранительных органах ждут экспертизу от городского Комитета здравоохранения.
Также Елизавета получила от Росздравнадзора по Северо-Западу документ, где говорится о том, что в ходе проведенной ведомством проверки были выявлены факты некорректных действий лечащих врачей.
Страховая компания тоже проводила свою экспертизу. Специалисты установили, что лечебная помощь, оказанная Татьяне Митрофановой в Госпитале для ветеранов войн, несостоятельна: не было сделано КТ, рентгенограмма и несколько других важных осмотров. Вплоть до того, что врачи не записали в карту информацию о росте и весе пациента.
За время пребывания в больнице уровень сахара в крови Татьяны с 1,5 вырос до 20, критической отметки.
В заключении экспертов сказано, что инсулиновая терапия, жизненно необходимая при настолько высоком уровне сахара в крови, началась несвоевременно и не в полном объеме.
