Светлана Агапитова, Уполномоченный по правам ребенка в Петербурге, в январе покинет свой пост. Два срока подряд она защищала права детей, решала конфликтные ситуации, меняла законодательство, не боялась говорить нелицеприятную правду и умела находить компромиссы. Когда десять лет назад петербургский парламент избрал Агапитову, многие говорили — ну она же не юрист, журналистка. Но она оказалась настолько на своем месте в качестве детского омбудсмена, что по истечению двух сроков ее пребывания на этом посту представители общественных организаций и те, кто сталкивался с ней по работе стали дружно жалеть, что нельзя продлить ее полномочия.
Губернатор Петербурга Александр Беглов уже сообщил, что новым Уполномоченным по правам ребенка в Петербурге станет вице-губернатор Анна Митянина, которая займется инвентаризацией «детского» законодательства. Кто станет вице-губернатором, курирующим социальную сферу и здравоохранение, пока непонятно. Как уже говорила Светлана Агапитова, для нее стало неожиданностью, что ее преемницей станет Анна Митянина
Корреспондент МР7.ру встретился со Светланой Агапитовой 30 декабря. Разговор шел о том, какими были десять лет петербургского Уполномоченного по правам ребенка.
— Светлана Юрьевна, в чем разница между тем, когда вы, будучи журналистом, сталкивались с социальными проблемами, и с тем, когда стали Уполномоченным?
— Социальной журналистикой я занималась на телевидении достаточно долго. А за три года, пока я делала программу «Детский вопрос», я как раз успела познакомиться с проблемами в сфере детства очень подробно: как живут сироты, что происходит в детских домах и приютах, в детской колонии, каковы проблемы у приемных семей. Надо отдать должное тогдашнему руководству телеканала «Россия»: они мне говорили — давай не будем показывать только светлое и радостное, и поэтому в каждой программе был какой-то нерв, будь то Саблинская женская колония, где рыдали матери, не видевшие своих детей или семья с восемью детьми, которой негде жить. Тогда я почувствовала эти проблемы.
А вот когда стала Уполномоченным, то поняла какие-то глубинные процессы, происходящие и в сиротстве, и в приемном родительстве, и в работе с трудными подростками, с наркозависимыми несовершеннолетними, с детьми-мигрантами, с детьми, находящимися в больницах. Не зря же говорят, что «трудная жизненная ситуация» — это когда ребенку некомфортно, плохо среди людей. И вот все эти проблемы мы вместе и отрабатывали с моим аппаратом, моей командой. Но уже изначально было понятно, что по конкретным заявлениям необходимо делать системные шаги, когда прямо по Гегелю количественные изменения переходят в качественные.
Конечно, были и конкретные случаи, очень громкие. Сейчас все вспоминают историю Максима Абрамова, малыша с Дальнего Востока. Это мальчик, который потерял обе ноги в пожаре, пока мать ушла за алкоголем. Приемная семья для мальчика нашлась в Петербурге и сейчас Максим — первый в России скейтбордист без ног, он стал в уходящем году одним из победителей конкурса «Петербург и петербуржцы».
У нас было очень много откликов по его истории. Но вот если есть какая-то системная проблема и ее надо решать, то, соответственно, надо привлекать профильные комитеты, некоммерческие организации, садиться и решать всем вместе — и я так поняла, что главная функция Уполномоченного по правам ребенка — это всех объединить в интересах этого самого ребенка. Ведь никто же не скажет: «Я не буду делать ничего в интересах ребенка», даже если не хочешь, то все равно приходится. И вот мы ставили перед людьми, которые могли решать те или иные вопросы, задачу и в процессе обсуждения вырабатывали совместные шаги.
-А чего удалось добиться на уровне страны?
— Я горжусь тем, что мы решили проблему «подкидышей». (С 1 января 2018 года дети, оба родителя которых неизвестны, стали наравне с другими сиротами получать социальную пенсию по случаю потери кормильца — 10 068, 53 рубля. — Прим. авт.). Мы писали в инстанции с 2012 года, нам помогли в Совете Федерации, в частности, Валентина Ивановна Матвиенко.
Началось с того, что в 2011 году директор одного из петербургских детдомов Елена Владимировна Мусатова говорила мне о прочерках в свидетельствах о рождении детей-подкидышей: они не получают ни пособий, ни алиментов, у них на выходе из сиротских учреждений совершенно неравные стартовые позиции по сравнению с другими детьми. Вот, собственно, с этого и началось.
Но в начале нам Пенсионный фонд в довольно резкой форме ответил, что у этих детей никаких кормильцев никогда не было, с чего это им пенсию по потере кормильца платить. И так мы дошли до Совета Федерации, там все решалось долго, но я им благодарна, потому что они пошли дальше — сделали мониторинг, посчитали не только подкидышей в детдомах, но и в приемных семьях. Еще о глобальном — 481-е постановление (Постановление Правительства РФ от 24 мая 2014 г. N 481 «О деятельности организаций для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, и об устройстве в них детей, оставшихся без попечения родителей» (с изменениями и дополнениями). — Прим. авт.).
Я не говорю, что это лично я сделала, было бы глупо присваивать чужие заслуги, но в свое время Лада Уварова, президент фонда «Дети ждут» познакомила меня с Натальей Васильевной Никифоровой (ушедшая в этом году из жизни главный врач Дома ребенка № 13 Адмиралтейского района Петербурга. — Прим. авт.) и мы с ней вместе стали продвигать идею изменений жизни домов ребенка. Причем интересно, что на уровне города у нас это не получилось продвинуть — не очень-то дома ребенка хотели перестраиваться, хотя перед ними был прекрасный пример Никифоровой. И, собственно, это вышло на всероссийский уровень, и умные люди на самом верху поняли, что такие изменения — благо для детей.
Я впервые приехала к Никифоровой в 2011 году, а постановление вступило в силу в 2014-м. Конечно, это была пробивная сила Натальи Васильевны — сделать так, чтобы дома ребенка в России стали для детей домами, чтобы максимально уменьшить травму сиротства, но мы Никифоровой всячески помогали в этом. Но, тем не менее, я считаю, неплохо, что это случилось в бытность мою Уполномоченным.
Не могу сказать, что закон «Об Уполномоченном по правам ребенка» — тоже наша заслуга, но мы 8 лет об этом говорили, мне удалось сказать об этом лично президенту. Закон был принят.
И еще — в СИЗО на Арсенальную набережную, где содержатся несовершеннолетние, теперь приятнее приезжать. Я специально приехала во время обеда, посмотрела, чем детей кормят. Стало значительно лучше. Пять лет назад я попала случайно туда именно во время обеда — это же вообще невозможно было смотреть, чем кормят подростков. В колонии, конечно, тоже не супер, но все-таки по сравнению с тем, что в СИЗО — это нормальное питание. Мы долго переписывались с Минюстом, с ФСИН, пробивали приказы и так далее. Ну чего там сложного — фрукты, творог добавить, соки, яйца, сладости? Но нет, тоже прошло довольно много времени — три года, пока ситуацию удалось изменить.
— А давняя история с созданием центра реабилитации несовершеннолетних наркозависимых?
— Я надеюсь, что все же идея такого реабилитационного центра будет развиваться. Определенные шаги уже предпринимаются, хотя бы все понимают, что такой центр нужен. Просто никто не хотел брать на себя ответственность. Я бы сказала, что и сейчас профильные комитеты — по здравоохранению и социальной политике — до сих пор не могут прийти к консенсусу.
Скорее всего, это будет вначале медицинская реабилитация, а потом социальная и образовательная. Надеюсь, что этот процесс не зачахнет. По крайней мере, вот такие тяжелые случаи, когда мальчик погиб в детском доме от передозировки — они уже подвигли, по крайней мере, обучать в детских домах воспитателей, преподавателей неким основам выявления и сопровождения таких детей.
Сейчас у нас каждый Центр содействия семейному воспитанию (а именно так теперь называются детские дома. — Прим. авт.) должен быть готов к принятию такого вот ребенка, находящегося в употреблении, как-то его подхватить, по крайней мере, обеспечить условия, чтобы не было рецидивов. И, конечно, все эти снюсы и никпеки — вся эта гадость, которая валится сейчас на наших детей. Да, мы всегда говорили о том, что, к сожалению, возраст первой пробы веществ уменьшается, но чтобы в младшей школе предлагали «леденцы с никотином», это уж слишком.
— За десять лет появились, как это принято сейчас говорить, «новые вызовы».
— Да, это, прежде всего, школьная травля, буллинг — очень много обращений, а еще тема, которая всегда меня расстраивает — это дележка детей родителями после развода. Но и та, и другая проблема показывают, что люди перестали разговаривать друг с другом, разучились. Но что касается буллинга, тут много родительских жалоб, заявлений. А вот по поводу семейных конфликтов — я бы даже сказала, что по отношению к детям и друг другу родители проявляют какую-то особую жестокость, когда, несмотря на решение суда, детей вывозят в неизвестном направлении, а несчастные мамы годами не могут добиться того, чтобы ребенка им вернули.
— Или папы?
— Папы реже, в основном они недовольны тем, как бывшая жена воспитывает ребенка — препятствует общению ребенка с отцом, не так следит за здоровьем, не на тот кружок записала. И эти претензии ведь тоже о многом говорят — почему люди не могут сесть друг напротив друга, все решить спокойно, обсудить, ведь они когда-то были одной семьей?
Я так и говорю, советую — пойдите вместе с кафе, выпейте кофейку, поговорите спокойно в интересах ребенка, найдите какие-то пункты соприкосновения. Почему даже такие вещи надо решать в офисе Уполномоченного? А что касается школьных проблем, то сейчас активно идет развитие служб медиации, и я надеюсь, что с помощью психологов эти службы будут нормально работать.
— Если говорить о десятилетней работе в качестве Уполномоченного по правам ребенка, вам тяжело переживать, что этот этап завершается?
— Да, это сложный для меня период. Пока не очень понятно, чем заниматься дальше — то ли в этой сфере, то ли вернуться на преподавательскую работу, то ли еще что-то делать, но в любом случае надо сначала месяцок отдохнуть.
Я очень переживаю за тех людей, которые со мной работали. Мне хочется, чтобы у них у всех в дальнейшем сложилась работа. Да, у нас команда, жаль, что разойдемся в разные стороны. Но те, кто эти годы работал со мной вместе, — сильные люди, найдут себя в жизни.
